на фоне: ММОМА, выставка «Одно внутри другого».
любимые художницы: Ольга Кройтор, Полина Канис.
Я окончила журфак МГУ, только что появившуюся тогда кафедру новых медиа и теории коммуникации, где изучала видеоарт, сайнс-арт и литературный киберпанк: меня интересовало то, как наше сознание меняется с появлением новых, виртуальных форм жизни и общения (что, кстати, очень созвучно теме Биеннале молодого искусства этого года — «Глубоко внутри»). В студенческие годы я много публиковалась — была спецкорреспондентом Esquire, писала об искусстве для журнала Art + Auction и сайта OpenSpace.ru и после окончания учебы, уже живя в Нью-Йорке, продолжила заниматься журналистикой: вела видеоблог про выставки для OpenSpace.ru и участвовала в запуске американской версии «Сноба». Я прожила в США четыре года, познакомилась со многими нью-йоркскими художниками — словом, попала в дивный новый мир. В какой-то момент меня начал интересовать паблик-арт, то есть художественные проекты, реализуемые в городской среде. Я написала программу развития уличной скульптуры для Москвы — надо сказать, очень наивную — и через знакомых передала ее Сергею Капкову. Он предложил мне работу, и в 2011 году я вернулась в Москву, два года была креативным директором Парка Горького. Комиссаром Биеннале молодого искусства я стала по приглашению ее учредителей, Михаила Миндлина и Василия Церетели, которые сказали мне: «Ну ты же любишь работать — работай!» Это не какая-то красивая история, когда ты села в образе и за тебя гномики бегают. Никаких гномиков нет. Первые биеннале готовили умудренные гуру современного искусства, например британский куратор Дэвид Эллиот, но в этот раз я как комиссар предложила пригласить молодого куратора — все-таки мы работаем с молодыми художниками. Так появился 33-летний европейский куратор Надим Самман. Его концепция выставки фантастически красивая: он поставил вопрос, есть ли в современном мире возможность побега — от себя или к себе. Основной проект биеннале будет показан на Трехгорной мануфактуре с 1 июля по 10 августа. Я долго вела переговоры, которые увенчались успехом: мы бесплатно получили большое пространство, памятник архитектуры, — и это большая удача.
На фоне: Демонтаж выставки ГЦСИ (Москва). В ящиках — работа Пола Маккарти «Кухонный набор».
любимые художницы: Таус Махачева, Татьяна Ахметгалиева, Полина Канис.
Начало 2000-х было очень активным временем в регионах. Как раз тогда я окончила Уральский государственный университет. Я «волонтерила» на безумном количестве фестивалей современного искусства. Стала ездить в Европу и Америку, выигрывала гранты на учебу, стажировалась, участвовала в конференциях, писала диссертацию. В 2005 году мне неожиданно предложили возглавить уральский филиал Государственного центра современного искусства. Совместить академическую карьеру с практической категорически не получалось: к сожалению, я так и не защитила диссертацию. Зато с головой погрузилась в процесс. Мой главный проект сейчас — Уральская индустриальная биеннале. А началось все в 2008 году с фестиваля «Арт-завод», который мы провели на заброшенном заводе. Мы его буквально сквотировали: жили там две недели коммуной — и иностранные художники, и местные, всего шестьдесят человек. Правда, у нас был один душ на всех, но это уже детали. А годом позже сделали проект уже на действующем заводе. К нам за два дня приехало четыре тысячи человек. Для Екатеринбурга это космос. Тогда мы поняли, что город готов к биеннале. Мы делали выставки прямо в пространствах работающих цехов — на Уралмаше, Верх-Исетском заводе, Уралтяжмаше. Экскурсии были расписаны по часам, люди заходили по паспортам, на входе и выходе всех пересчитывали по головам. Конечно, было много неудач, это не усыпанный розами путь. У меня есть специальная лекция, отработанная годами, — как рассказать директору завода о современном искусстве. Есть желанные объекты, на которые не получается попасть. Но я думаю, в итоге мы их всех победим. У биеннале была главная, очень простая цель — добиться узнаваемости, чтобы нас, скажем, в Нью-Йорке идентифицировали как релевантного игрока на поле современного искусства. Это сработало, позволило нам привозить самых мощных кураторов со всего мира, стать частью Международной биеннальной ассоциации (в правлении ассоциации пять человек, по одному от каждого континента. Прудникова представляет Евразию. — Прим. ред.). Три года назад я вышла замуж и переехала в Москву. Половину времени провожу здесь, половину там, но не прекращаю работать на Екатеринбург, находясь в Москве. Сыну два года, и он всегда ездит со мной, с двух месяцев. А с мужем составляем график — он тоже много летает, — чтобы максимальное количество дней в месяц совпасть в одном пространстве. Тяжело, конечно, зато начинаешь ценить каждую минуту, проведенную вместе.
на фоне: Юрий Шабельников. «Конец фильма». 2008. Холст, акрил, скульптура.
любимые художницы: Таус Махачева, Александра Паперно, Света Шуваева.
В конце 1990-х я впервые попала на Архитектурную биеннале в Венеции, где познакомилась с Григорием Ревзиным. Мы начали издавать архитектурный журнал. Я довольно сильно окунулась в этот процесс, познакомилась с большим количеством людей. Было интересно, но не хватало знаний, и я пошла получать второе образование (первое — финансовое): поступила в МГУ на историю искусств. В это же время начала делать первые шаги как коллекционер, покупать первые работы, общаться с галеристами и художниками. Есть разные подходы к коллекционированию, некоторые покупают просто то, что нравится. Я же очень ориентировалась на советы галеристов. Первые работы покупала в галереях XL, «Риджина». Ездила на ярмарки, биеннале, не пропускала ни одной выставки. В процессе появлялись знания. Мне запомнилась беседа с известным австрийским куратором и художником Петером Вайбелем. Он сказал: «Чтобы разбираться в современном искусстве, нужно начать его покупать». Это действительно так. Есть еще история, которая мне очень помогла: я работала в банке «КИТФинанс» управляющим директором одного из подразделений. Александр Винокуров, генеральный директор банка, однажды предложил мне заняться созданием банковской коллекции. Это был следующий этап ответственности. Понятно, что коллекционирование — это процесс, который зависит от финансовых возможностей. Но количество и стоимость работ не главное. В Европе есть коллекционеры — не знаменитые, не светские, но ты приходишь к ним и понимаешь, что у людей бездна вкуса, и все они гордятся тем, что разглядели художников, когда те были мало кому известны, а теперь стоят миллионы. Начинать можно и с нескольких сотен долларов. Идти в хорошие галереи — например, участвующие в Cosmoscow, где только то, что прошло экспертный отбор. Для нас это принципиально, ведь не всякая картина — произведение искусства, она может быть просто объектом интерьера. Можно пойти и в ЦДХ что-то купить, но мы про другое — мы собираем арт-профессионалов. На рынке современного искусства мы единственная ярмарка, которая приглашает участников с помощью экспертного комитета. Ярмарка Cosmoscow пройдет 9–11 сентября 2016 года в Гостином Дворе.
На фоне Работы Светы Шуваевой из серии «Только бумага».
любимые художницы: Ирина Корина, Александра Галкина, Александра Паперно, Вика Бегальская.
В детстве моя старшая сестра любила перерисовывать картинки из женских журналов. Она вешала рисунки на стену, и я думала: надо же, комната сразу становится другой. Я поняла, что на листе можно создать целый мир. Мне очень захотелось пойти учиться рисовать. С тех пор никаких сомнений в выбранном пути я не испытывала. Я разный художник, каждый раз ставлю себе новые задачи. Не понимаю людей, которые могут найти свою фишку и долбить ее до конца жизни. Я очень неусидчивый человек, подвижный. Мне по моей динамике ковыряние и пережевывание одной темы не свойственно. Когда я переехала из Самары в Москву, первое время работала в архитектурном бюро. Потом у меня купили сразу несколько картин. Тогда мне казалось, что на эту сумму я смогу прожить год. Как только я получила эти деньги, уволилась на следующий день. И все потратила за два месяца. Я не верю в творческий кризис: если у тебя не идет — чего париться — успокойся, придет. Паузы — это время накопления. Творческий кризис — для тех, кто любит пострадать. Про востребованность я вообще не думаю. Мне кажется, главное — чтобы тебе самому нравилось то, что ты делаешь, чтобы ты был уверен в этом. Я очень много своих работ уничтожила. Не могу заснуть, если знаю, что у меня есть работа, которая мне не нравится. Мне хочется, чтобы ее физически не стало в этом мире. Декоративность — то, что можно использовать как элемент оформления, то, что будет классно смотреться на обложке. Мои работы часто берут на обложки выставок — печатают на пригласительных, на постерах. Cosmoscow, например, сделали одну из моих работ заглавной картинкой ярмарки. Это происходит, потому что картины яркие, незамысловатые и, наверное, привлекают внимание. Я хочу уйти от этой декоративности, но пока не могу. Художником быть тяжело: все время живешь в непонятной ситуации, не знаешь, что будет дальше, как твои работы будут продаваться завтра и послезавтра. Художники — люди эмоциональные. Иногда кажется, что все очень плохо или, наоборот, слишком хорошо. Нужно пятьсот раз подумать, прежде чем обречь себя на это приключение. Но я считаю, оно того стоит. Не могу представить, чем бы я еще могла заниматься.
на фоне: Лекторий «Гаража».
любимые художницы: Алиса Йоффе, Александра Галкина, Ольга Кройтор, Александра Сухарева.
Я окончила МГУ в 1992 году. Мне повезло: на первом же курсе я попала в волонтеры любительского объединения «Эрмитаж», где показывали вышедшее из подполья неофициальное русское искусство. Тогда уже я поняла, что меня привлекает современность как источник знаний и предмет исследования, мне интереснее иметь дело не с мертвыми художниками, а с живыми. Я защищала диплом по истории перформанса в России. Это был один из первых дипломов, написанных на материале современного искусства. Оппонировать мне было некому — не было специалистов. Так что, по-моему, комиссия оценивала качество текста как литературного произведения. Думаю, смыслы и исторические факты были им трудны для понимания. В МГУ до сих пор если есть какой-то отсутствующий предмет, то это современное искусство. Все заканчивается советским реализмом. Оттуда чудом выходят специалисты. Я и моя коллега Юлия Овчинникова собирали архив современного русского искусства (созданного в период с конца 1950-х до наших дней) в течение многих лет. В 2012 году «Гараж» приобрел его у нас. Так появился научный отдел. В отличие от других музеев мы не храним произведения искусства, у нас нет собственной коллекции, но именно благодаря архиву «Гараж» это музей, а не галерея. Мы работаем с современной художественной ситуацией как с предметом исторического анализа, фактически готовим завтрашний день. Мы не можем сказать, что созерцание работ Олега Кулика или Ильи Кабакова — большое удовольствие. Это не «Девочка с персиками» отнюдь. Тогда что это? Источник какого рода чувств? В нашей культуре доминирует идея о потреблении искусства как объекта наслаждения. Мы любим вкусную еду, мягкие диваны, приятный вид из окна и на стене. Все, что выходит за рамки комфорта, нам непонятно. Как можно сидеть на жестком стуле Ле Корбюзье, если можно купить плюшевую безвкусную орясину белорусских современных мастеров? Как можно вытерпеть сумрачный рисунок Луизы Буржуа? Мы не понимаем. Но это неверный подход. Современное искусство не является поставщиком комфортных идей и образов. Оно производит целый веер соображений по поводу современности, погружено в современность, является реакцией на нее. Это надо уметь ценить. А для этого необходимо много смотреть. Распознавание современного искусства — это знания. Именно для этого возникают такие места, как «Гараж». Здесь концентрируется знание.
на фоне Лектория «Гаража».
любимые художницы: Алиса Йоффе, Александра Галкина, Ольга Кройтор, Александра Сухарева.
Я училась в РГГУ на факультете управления. В какой-то момент поняла, что могу сдавать сессии и при этом учиться в Англии, и поступила в Лондонскую школу экономики вольным слушателем. Искусством до этого я не увлекалась. Оно мне нравилось, но я в нем ничего не понимала. Университетское общежитие было расположено прямо за музеем Tate Modern. В то время там проходила выставка Сая Твомбли. Я была на ней восемь раз. Ходила туда по утрам перед занятиями, днем между занятиями. Через полгода вернулась в Москву и решила, что хочу заниматься искусством. Работала на «Винзаводе» менеджером проектов. До сих пор не понимаю, почему Соня Троценко меня взяла. У меня не было опыта вообще. Потом поступила в магистратуру лондонского колледжа Goldsmiths на теорию современного искусства. Goldsmiths — левонаправленный университет, где основная роль отводится философии. Я и предположить не могла, что проведу полтора года в библиотеке, читая Делеза, Мерло-Понти, Барта, Фуко. Искусствоведческое образование — это то, на чем основывается деятельность куратора. Но и знание философии необходимо, потому что с начала ХХ века искусство становится все сложнее для понимания. Чтобы увидеть его с той стороны, с какой хотел его показать автор, понять, на кого он ссылается, какие были предпосылки к этому — политические, философские, — нужно читать. Произведения без текста теперь не существует. У каждого музея своя задача. В моем случае выставки должны приводить больше людей на основную экспозицию. Поэтому это должны быть блокбастеры, способные привлечь зрителя, который даже подумать не мог, что пойдет в Еврейский музей. У нас проходили выставки Энди Уорхола, Аниша Капура. А сейчас делаем большой проект по русскому авангарду. Первая выставка «До востребования» прошла весной, мы показывали работы из собраний региональных музеев — Малевича, Кандинского, Шагала. Вторая, «Эффект времени: влияние русского авангарда на современную моду». Мне хочется объяснить людям, что авангард — самая главная гордость русского искусства. Он повлиял на очень многие сферы деятельности, в том числе на моду. 90 % известных брендов, включая Chanel, Prada, Céline, Marc Jacobs, используют русский авангард как тему для вдохновения. Мы покажем искусство с 1900-го по 1930 год и моду с 2000-го по 2016-й. Вот, смотрите: сто лет назад было то искусство, которое вы, может быть, не любите, но вы его носите.