Амина Дашкина, учитель английского языка
«Я поняла, что хочу преподавать, когда училась в институте (МГЛУ. — Прим. ред.), вопрос был только где — в школе или вузе. Школа выбрала меня сама. Подруга прислала сообщение о том, что есть такая вакансия. Я только выпустилась из института и решила сходить посмотреть. Сама не поняла, как оказалась на собеседовании. Мне понравилась будущая руководительница, на душе было комфортно, и я решила остаться», — Амина преподает в московской школе № 1454 уже три года, сначала вела английский в младших классах, сейчас переходит в среднюю школу, чтобы и дальше вести «своих детей», которые перешли в пятый, для которых она станет классным руководителем. «Если получится, хочу довести их до 11-го класса. Увидеть результат работы: ты их взяла во втором классе — и вот уже выпуск, какими они будут? Правда, когда я рассказала об этом одной из коллег, она ответила: «Ты хоть год в средней школе проработай сначала, потом говори». Столкновение ожидания и реальности уже было — в первый год работы: «Я с невероятными амбициями шла в школу. Мне казалось, что сейчас я приду — и все тут же свободно заговорят по-английски. А пришли дети, которые не знают алфавит, которым нужно объяснять, что и куда записать». Но разочарования от профессии не случилось: «У меня бывают моменты, когда я прихожу в школу и нет ощущения, что я на работе. Да, когда проверяешь тетради или тесты, это про работу. Но на уроке с детьми я могу ощущать себя как в полете. Наверное, это про призвание».
Ирина Белоусова, учитель русского языка, руководитель проекта «Одинаково разные»
В 2016-2017 годах Европейский университет в Санкт-Петербурге закрыли, и Ирина Белоусова, которая собиралась там учиться в магистратуре, задумалась, что делать дальше. Она поехала преподавать русский язык и литературу в Калужскую область по программе «Учитель для России» и столкнулась с тем, чего не ожидала. «Когда мы с моими коллегами пришли в школу, оказалось, что там очень много детей-инофонов (то есть существующих в непривычной языковой среде. — Прим. ред.). В основном дети мигрантов — из Узбекистана, Таджикистана и Киргизии. Их было 400 человек на школу, примерно треть от общего числа учеников, и большинство из них почти не знали русский язык». В итоге мучались и дети, которых отправляли учиться в классы помладше (например, в 15 лет — в 5-й), и педагоги, которые не понимали, что делать. Все это мало способствовало образовательному процессу. Молодые учителя изучили опыт других стран и принялись внедрять его в жизнь. «Сначала мы сделали Школу выходного дня. По субботам собирали детей и готовились с ними к урокам. К концу года стало понятно, что это сработало на социализацию, но главная проблема — русский язык. Мы за лето разработали программу русского языка, купили учебники (у нас появился первый спонсор тогда), распределили детей по группам и начали вести занятия». Местное министерство образования инициативу поддержало в первый же год, но программа, которая называется теперь «Одинаково разные», работает как часть благотворительного фонда «Новый учитель», а Ирина ею руководит, из-за чего и осталась жить в Обнинске, уже перестав преподавать в школе. Надежду вернуться к работе с детьми она не теряет, но сейчас в первую очередь они с коллегами учат учителей учить — преподавать русский язык как иностранный и поддерживают их уже после прохождения курса, а также покупают для школ учебники. Пока проект работает в Калужской области, но в ближайших планах выход в Новосибирск, а может быть, со временем и на федеральный уровень. Как бы Ирина изменила школу? «Я бы хотела, чтобы школы научились принимать детей других культур. Это скажется дальше на том, какой страной мы станем. К нам 20 лет уже едут мигранты, и они будут так же приезжать, и то, какими эти дети выйдут из школы, важно для всей страны».
Арман Туганбаев, учитель математики
Молодой учитель математики из Москвы попал в сводки новостей в прошлом году перед референдумом по поправкам в Конституцию. Арман Туганбаев рассказал у себя в фейсбуке, что учителей государственной школы, в которой он работал, принуждают регистрироваться в системе онлайн-голосования. «Это было прямым указанием директора. Но школа — это такая система, где не нужен приказ на бумажке, все всё понимают и так. Сначала пишут сообщение: «Дорогие друзья, мне кажется, что было бы очень всем удобно проголосовать онлайн». Игнорируешь. Потом говорят, что из департамента пришли списки тех, кто зарегистрировался, и этих людей оказалось очень мало. Это меня больше всего возмутило. Если у них есть списки тех, кто зарегистрировался, то они могут посмотреть и на то, кто и как голосует, о какой тайне голосования может идти речь? Мне начали объяснять, что можно проголосовать и против, но сама история, что я должен отчитываться о голосовании, для меня неприемлема». Арман уволился («Как бы я мог работать дальше и говорить детям, например, не списывать на экзамене, когда сам не лучше») и теперь работает в частной онлайн-школе «Le Sallay Диалог», ведь желание преподавать математику у него в районной школе не отбили. Просто ломать сложившуюся в государственных школах систему он больше не пытается: «Помню, как один ребенок с ошеломленными глазами спросил меня, почему я называю его на «вы», я ответил, что он не разрешил мне называть его на «ты», мы же незнакомые люди. Он был поражен, что я не собираюсь вторгаться в его пространство и строить его. Оказывается, достаточно не бить ребенка по рукам, чтобы он полюбил твой предмет».