Мы составили гид по выставке, цель которой — рассказать о 3000-летней истории феномена татуировки, о его настоящем и будущем.
Эту точеную фигурку из слоновой кости можно увидеть во многих книгах об искусстве и культуре древнеегипетской цивилизации. Ложечка из Пушкинского музея — один из наиболее утонченных по исполнению объектов, об истинном назначении которых ученые спорят до сих пор: неизвестно, была ли эта ложечка контейнером с косметическими притираниями, принадлежавшим красавице времен XVIII династии, или же она играла важную роль в отправлении некоего культа. Кураторы выставки отвели ложечке отдельный зал, а также положили в витрину зеркало: зритель может рассмотреть в отражении изображения на бедрах фигурки – это татуировки, изображающие карлика Бэса, покровителя домашнего очага. А вот гравировке на спине у девушки исследователи раньше не находили объяснения: ряд папирусов трактовали как пояс, однако он не продолжается на животе пловчихи. Но недавно с помощью инфракрасных лучей египтологи выявили татуировки на мумиях из Дейр-эль-Медины, и у одной из женских мумий внизу спины оказалась татуировка в виде двух цветков лотоса, соединенных пунктирной линией. Поэтому вполне вероятно, что «поясок» на ложечке тоже представляет собой татуировку.
В Европе существовали собственные традиции татуировки — например, были целые племена, которым римляне давали имена по обычаю носить на теле несмываемые знаки, — пикты и пиктоны (т. е. «раскрашенные»). Однако с приходом христианства татуировка как небогоугодная практика ушла в прошлое. Правда, существовал особый вид религиозной татуировки: паломники наносили тату в память о посещении Святой Земли. В целом, европейцам пришлось заново открывать для себя татуировку в путешествиях по далеким землям. Редчайший этнографический материал о тату на Маркизских островах (Полинезия) собрала, как ни удивительно, русская кругосветная экспедиция Ивана Крузенштерна и Юрия Лисянского. Бывший на борту художник и естествоиспытатель Тилезиус сделал множество зарисовок островитян, татуированных с головы до ног. Посетителям выставки предоставлена редкая возможность изучить как альбомы с его рисунками, так и гравюры, сделанные на их основе. Кстати, участники экспедиции не покинули Нуку-Хиву без татуировок: Крузенштерн попросил вытатуировать ему имя жены, а граф Федор Толстой («Американец») не выпускал из своей каюты местного татуировщика, пока тот не нанес ему сразу несколько рисунков.
Весь мир узнал о самобытных тату советских и российских заключенных в 2004 году, когда издательство Fuel опубликовало трехтомную энциклопедию Russian Criminal Tattoo. А в 2018 году русские криминальные татуировки появились на парижском подиуме в весенне-летней коллекции Vetements. Кажется, для мира моды этот шаг не стал чем-то шокирующим: современные кутюрье используют кириллическое письмо, которое немногие за пределами СНГ могут прочесть, в качестве яркого графического мотива, и не столь важно, заимствуются ли рисунки тюремных наколок или шрифтовые композиции на облачениях схимонахов.
Каждая преступная среда вырабатывала свою систему татуировки, в которой религиозные и народные мотивы приобретают совершенно особенное значение. На выставке в одном зале представлены фото татуированных советских заключенных, а также портреты членов сальвадорских банд мара и снимки французских солдат из африканских штрафных батальонов.
На гравюре художника школы укие-э Утагава Куниеси (1798–1861) изображен один из самых популярных героев китайского эпического романа «Речные заводи» Кюмонрю Сисин, в оригинале — Ши Цзинь, прозванный Девятидраконовым по числу татуировок дракона на его торсе. Простые жители Эдо отождествляли себя с татуированными «благородными разбойниками» «Речных заводей», сражающимися с коррумпированными властями. Иллюстрации Куниеси послужили толчком к резкому росту популярности татуировки: если до его гравюр тату, скорее, походили на заплатки на теле, то теперь вся кожа стала холстом. Подобные тату носили представители профессий, которым зачастую приходилось работать полуобнаженными, например, пожарные. С 1872 по 1948 год японское правительство все сильнее ограничивало практику татуировки — вплоть до полного запрета. Татуировки на все тело стали отличительным знаком якудза: нанесение такого украшения традиционными инструментами в виде связки игл, закрепленных на рукоятке, было своеобразным испытанием.
Чтобы продемонстрировать работы современных тату-мастеров, организаторы выставки придумали силиконовые модели торсов и конечностей, максимально приближенные по виду и тактильным характеристикам к человеческому телу. По сложившейся традиции, в каждой стране, принимающей выставку, экспозиция дополняется силиконовой моделью, «забитой» известным местным мастером. В Москве им стал тату-художник Александр Грим — он покрыл силиконовый торс изображением легендарной птицы Сирин, чей скорбный образ, берущий начало еще в Древней Руси, пропущен сквозь линзы русского модерна в лице Виктора Васнецова и современной стилистики блэкворк.
Российская татуировка стала частью общемирового контекста после I Международной тату-конвенции, прошедшей в Москве в 1995 году. Ее посетили легенда нидерландской татуировки и крупный коллекционер тату-артефактов Хенк Шиффмахер (Хенки Пенки), представитель целой династии татуировщиков швейцарец Филип Лю, Джек Руди. Их работы тоже представлены на выставке.
Во многих племенных традициях тату — это не только способ украсить себя или рассказать историю собственных подвигов. Для маори татуировка та-моко — знак того, что ее носитель гордится своей принадлежностью к сообществу и разделяет его ценности. Эти ценности передаются по наследству, они лежат в основе связей между ныне живущими и их предками, богами и матерью-землей. Неудивительно, что маори неодобрительно относятся к людям других культур, делающим себе татуировки в стиле та-моко: ведь за привлекательными узорами скрывается целая система взглядов на мир.
Маски коруру, или парата — это изображения лиц предков, которые закреплялись на коньке крыши маорийского общинного дома. Маска покрыта фигурными бороздами: ровно такие же борозды можно увидеть на прижизненных масках маори, привезенных на выставку из Кунсткамеры. Оригинальная техника та-моко, подразумевавшая не только введение под кожу пигмента, но и шрамирование, сегодня практически не используется из-за особой трудоемкости и болезненности. Современные маори наносят та-моко с помощью обычных тату-машинок.
Особенность московской выставки, по сравнению с вариантами, показанными в других странах, — новый раздел, посвященный использованию тату-мотивов в современном искусстве. Итальянский скульптор Фабио Виале, девять лет назад удостоившийся персональной выставки в музее «Гараж», подчеркивает, что работает только с каррарским мрамором: именно этот благородный материал выбирали для своих творений Микеланджело и Джованни Лоренцо Бернини. «Курос» и «Венера» Виале — это копии «Торса Гадди» из Уффици и Венеры Милосской из Лувра, покрытые рисунками русских тюремных наколок и японских тату на все тело, в массовом сознании связанных с преступным кланом якузда. Казалось бы, Виале выступает как ремесленник, тщательно копируя древний оригинал, а затем столь же тщательно повторяя на мраморной фигуре тату чуждых ему культур с помощью аэрографа. Но оригинально само соединение несочетаемого, благодаря которому рождаются новые смыслы: тату на «теле» античной скульптуры вызывает у зрителя когнитивный диссонанс, ощущение совершенного акта вандализма. С другой стороны, известно, что древнегреческие скульптуры были цветными, поэтому внедрение чуждого элемента освежает наш привычный и не вполне корректный взгляд на безупречно белые античные изваяния.
Выставка в Пушкинском показывает, что тюремные наколки — это лишь маленький эпизод древней общемировой практики, принимающей самые разные художественные формы: от лаконичных до изысканных и сложносочиненных. Прочитав наш гид, поспешите убедиться в этом, посетив экспозицию на Волхонке.
Фото: Александр Гулинов. Текст: Елизавета Новикова