Квентина Тарантино на 85-й церемонии вручения «Оскара» со статуэткой за Лучший сценарий к фильму «Джанго освобожденный»
Квентина Тарантино называют сумасшедшим гением и вечным подростком: у одних зрителей его картины вызывают столько же восторга, сколько у других — непонимания и даже отвращения, но кровавые сцены и ненормативная лексика не смутили продюсера Харви Вайнштейна, поверившего в успех «Криминального чтива», и не помешали Тарантино заполучить армию поклонников, последователей и подражателей по всему миру.
Большой секрет Тарантино (который, режиссер, впрочем, не пытается утаить) заключается в том, что он не привнес в кино ровным счетом никаких новых идей. Взять, хотя бы его фирменные фишки с рваными эпизодами и нелинейностью повествования, которые так поразили критиков в «Криминальном чтиве» и «Бешеных псах». Квентин берет очень простую историю, кромсает ее на кусочки, перемешивает в одному ему ведомом порядке, и история начинает играть новыми красками. Все под впечатлением, но внимательный и эрудированный зритель отметит, что этим приемом пользовался французский режиссер Марсель Карне еще в середине прошлого века.
Магия в том, что Тарантино не ограничивается частичными заимствованием чужих приемов, он идет дальше и строит на заимствованиях весь стиль. Так, например, фабулы сценариев Квентин собирает либо из фильмов категории B, либо из тех, что просто вышли из моды: спагетти-вестерн («Джанго освобожденный»), экшн 80-х («Бесславные ублюдки»), зомби-хоррор («Грайндхаус»), самурайское кино («Убить Билла»). Квентин достает с антресолей пыльный ящик с фильмами-идеями, возводит идеи в абсолют, перемешивает с современной поп-культурой, остроумными диалогами, черным юмором и в результате создает необычное и свежее кино.
Конечно, для такого подхода режиссер должен обладать безумной интуицией, талантом и эрудицией, иначе на выходе зритель получит просто безвкусную коллекцию штампов, непригодную к просмотру. И в этом отношении Тарантино стал гениальным комбинатором, который совмещает несовместимое в нужный пропорциях, и делает из откровенных треш-идей произведения искусства.
Квентин Тарантино снимает кино ради самого кино. Ни в одном его фильме вы не найдете глубокомысленной или философской концовки, которая заставит задуматься о судьбах мира. Скорее, вы будете сидеть с открытым ртом и думать: «И к чему все это было, что хотел сказать режиссер?» А суть в том, что этот режиссер хочет сказать не так уж много. Его задача — заставить зрителя размышлять. Тарантино вообще всячески иронизирует над синдромом поиска глубинного смысла.
В фильмах Тарантино нет сложных и запутанных историй. Всякий раз это вызов — снять большое кино о маленьком случае. Историю создают детали и диалоги.
кадр из фильма «Бешеные псы» (1991)
Например, фабула дебютного фильма Тарантино «Бешеные псы» укладывается в одно предложение: «У небольшой группы преступников сорвалось ограбление банка, и они пытаются выяснить, кто же их подставил». Добрая половина повествования разворачивается в декорациях ничем не примечательного склада, при этом зритель, словно зачарованный, следит за развитием сюжета.
Тарантино — мастер диалогов. Но это не те проникновенные и слезовыбивающие пассажи, которые можно услышать, например, в фильмах Годара. Диалоги Квентин пишет в своей манере, используя любимый прием гипертрофированной простоты. Например, пресловутые «Бешеные псы» начинаются с забавной сцены в кафе. Герои на протяжении двух минут спорят о том, стоит ли оставлять официантке лишний доллар на чай. И этих двух минут с лихвой хватает на то, чтобы составить представление о характерах персонажей. Квентин начинал как многообещающий сценарист: он прекрасно владеет контекстом и словом. В результате, слушая рассуждения одного из героев «Криминального чтива» о европейской культуре на примере названий бургеров из фаст-фуда, зритель узнает о персонаже куда больше, чем если бы тот рассказал историю своей жизни. Знаменитый диалог о чаевых из «Бешеных псов»
Самая спорная составляющая режиссерского почерка Тарантино, за которую его с одинаковой силой и ругают, и превозносят, — количество кровавых сцен, насилия и секса. Включив любой фильм Тарантино в любом месте, вы с высокой долей вероятности наткнетесь на кадр с окровавленными телами, простреленными черепами или, в лучшем случае, увидите обнаженные женские ноги (Квентин, по его собственному признанию, фут-фетишист). Главный секрет заключается в том, что насилие в фильмах Тарантино идет в ногу с юмором. Оно настолько преувеличено, что не вызывает отвращения или жалости. Например, когда Черная мамба из «Убить Билла» лихо рассекает на кусочки первую десятку противников в «Доме голубых листьев», зритель интуитивно понимает, что во вселенной Тарантино в человеке содержится раз в пять больше крови, чем на самом деле. Зритель чувствует, что на экране происходит веселый сюр, не имеющий никакой связи с реальностью, и с упоением ждет очередного витка фантазии маленького садиста, который сидит внутри Тарантино. Сам режиссер уверяет, что насилие в его фильмах — не более чем зрелищный режиссерский прием.
И самое главное: последний выстрел (удар самурайским мечом/взрыв бомбы — подставить нужное по вкусу) в фильмах Тарантино почти всегда совершает главный герой-протагонист, ставящий жирную точку во всей истории, заставляя зрителя улыбаться хорошему финалу, торжеству справедливости в сознании вечного подростка и мгновенно забывать о частях тела, летавших по экрану пару минут назад.
Как известно, Тарантино — законченный киноман, который смотрит фильмы вместо завтрака, обеда и ужина. Конечно, любой режиссер постоянно смотрит кино, но в случае с Квентином создается впечатление, что для него просмотр фильма куда интересней процесса его создания. «Тарантино — человек, который питается фильмами, дышит фильмами и существует благодаря фильмам. Это может быть все что угодно, даже шведская фигня из 1963-го, но ты притаскиваешь ему этот фильм, и он говорит: «Да, старик, конечно, смотрел», — рассказывает актер Майкл Фассбендер в интервью одному мужскому изданию. Подобный кругозор позволяет Тарантино наполнять свои работы невероятным количеством деталей. Каждый фильм пестрит цитатами из творений других режиссеров, зачастую настолько буквальных, что их называют плагиатом. Так, например, знаменитый желтый комбинезон Умы Турман из «Убить Билла» один в один скопирован с костюма Брюса Ли из фильма «Игры смерти». А эстетика гангстерских перестрелок суровых мужчин в черных костюмах и очках Ray-Ban отсылает нас к боевикам Джона Ву. Все эти детали в совокупности с общим подходом великого комбинатора вызывают у просвещенного киномана крайнее эстетическое наслаждение.