Красота по-французски: 4 главные актрисы современного французского кино

Кинокритики утверждают, что некогда великое французское кино измельчало. Но что Франция поставляет в избытке — это красавиц кинозвезд, на которых равняется весь мир. Полвека назад это были Брижит Бардо и Анук Эме, десятилетием позже – Катрин Денев и Фанни Ардан... Сегодняшние лица французского кино – четыре девушки, чьи новые работы неминуемо вызовут приступы народной любви уже этой весной.

30 апреля 2014 г.

Красота пофранцузски 4 главные актрисы современного французского кино

Шарлотта Генсбур

Долгие годы все с ней было понятно: дитя звездной пары, шансонье-неформала Сержа Генсбура и его музы, актрисы Джейн Биркин. Некрасивая девочка, с детства обреченная на известность, даже если ничем не прославится. Решила идти в актрисы — режиссеры тут же нашлись, и не последние. Дебютировать в тинейджерском возрасте в роли дочери героини Катрин Денев («Слова и музыка») — чем плохо? Уже год спустя за роль в «Дерзкой девчонке» Клода Миллера она объявлена академией «Сезар» самой многообещающей актрисой французского кино. Совсем еще молодой снималась у братьев Тавиани и Бертрана Блие, а рискованный фильм ее дяди Эндрю Биркина «Цементный сад», посвященный инцестуальным отношениям, получил в Берлине «Серебряного медведя». К двадцати пяти годам она была уже достаточно респектабельной актрисой, чтобы попасть на заглавную роль в «Джейн Эйр» самого Франко Дзеффирелли, а чуть позже сыграть Фантину в статусном сериале «Отверженные», напичканном звездами всех сортов.

В 13 лет Шарлотта записала с папой песню «Лимонный инцест». Что ей после этого роль в триеровской «Нимфоманке»?

Однако лишь после этого ее талант раскрылся по-настоящему. Бунтарка по натуре, намеренная нарушать иерархии и разрушать стереотипы, она просто не могла смириться с настолько местечковой и буржуазной карьерой. Сперва попав в фильм мексиканского пассионария Алехандро Гонсалеса Иньярриту «21 грамм», затем умеренно похулиганив в «Науке сна» Мишеля Гондри, Шарлотта нашла своего режиссера — и решила остаться с ним навсегда, хотя он прилюдно шутил над ее торчащими зубами и на съемочной площадке тоже не жалел. Речь, естественно, о Ларсе фон Триере, с чьим самым сложным депрессивным периодом отныне и навсегда будет связана Шарлотта Генсбур. Роль обезумевшей матери, потерявшей ребенка и после этого превратившейся в ведьму, в «Антихристе» принесла ей малую каннскую «Золотую пальму», врученную, невзирая на возмущенный свист святош. Генсбур делила славу режиссера и своей партнерши Кирстен Данст в момент триумфа катарсической «Меланхолии». Она воплотила самый сложный и автобиографический (не для нее — для режиссера) образ в «Нимфоманке», отринув последние страхи и фобии. Выучить сто страниц текста? Легко! Участвовать в групповом сексе? Запросто! Самой завязать узлы на плетке, которой ее же после этого отхлещут? С удовольствием, да еще каким.Недаром Шарлотта — первая триеровская актриса, продержавшаяся с ним целых три фильма подряд. И уже тем самым вписавшая свое имя в историю кино.

Одри Тоту

После выхода «Амели» Жан-Пьера Жене актриса — на тот момент двадцатипятилетняя — моментально стала символом не хуже Марианны. **Девушка с Монмартра, чудачка, тайно выполняющая чужие мечты и молчаливо вынашивающая свою собственную, осуществила настоящий прорыв. ** Стремительно выходивший из туристической моды Париж вновь стал местом паломничества влюбленных пар, на Монмартр вернулся богемный дух. В обстановке депрессивного уныния, царившего в европейском авторском кино начала XXI столетия, разноцветный игрушечный мир фантазерки Амели оказался настоящим спасением. Знаменательно, что Каннский фестиваль от фильма отказался, сочтя его слишком легкомысленным, — зато «Оскар» показал себя не столь разборчивым и брезгливым, открыв Одри Тоту путь к мировой славе.

Сияющие глаза, фоточки с садовым гномом — Одри так и осталась бы в плену одной работы, если бы не роль великой Коко Шанель.

До «Амели» Одри была мало чем примечательной юной актрисой не слишком широкого диапазона. А после неслыханного успеха картины в мировом прокате Тоту столкнулась с серьезной проблемой: как остаться на уровне, не замыкаясь в рамках одного амплуа? Самыми радикальными попытками показать «другую Тоту» стали триллер «Любит — не любит» (милашка-героиня по факту оказывалась опасной маньячкой) и комедия «Роковая красотка», где актриса не без труда влезла в туфельки и коктейльное платье классической femme fatale. Но в этом качестве она была уж точно органичней, чем в роли живой чаши Грааля в напыщенном «Коде да Винчи». Вздохнув, Одри вернулась к образам свойской девчонки в непритязательных молодежных комедиях Седрика Клапиша и наследницы Амели по прямой в стилизованных литературных фантазиях того же Жене («Долгая помолвка») и Мишеля Гондри («Пена дней»). Мир за пределами Франции, казалось, начал о ней забывать — и забыл бы, если бы за Одри не вступилась другая национальная легенда, великая Коко Шанель, роль которой актриса с неожиданной элегантностью и сдержанностью исполнила в биографическом фильме Анн Фонтен.

Марион Котийяр

Для Франции Марион Котийяр — «наш человек в Голливуде». Что довольно смешно, если учитывать, какую роль она сыграла в противостоянии европейского кинематографа американским акулам бизнеса. Ведь долгие годы для среднестатистического зрителя она оставалась отвязной героиней трилогии комедийных блокбастеров «Такси», при помощи которых продюсер Люк Бессон отбил национальный бокс-офис у заморских захватчиков. С другой стороны, «Жизнь в розовом цвете» Оливье Даана — тоже фильм сугубо французский, о французской легенде Эдит Пиаф. Однако именно эта картина и эта роль принесли Котийяр «Оскара» за лучшую женскую роль, сделав ее всего второй европейкой, которой так повезло (первой была сама София Лорен). Что ж, трансформации ее героини — от хрупкой уличной певички до стареющей дивы с разбитым сердцем — стоили всех премий и почестей, которые ей достались.

Пожалуй, Марион — самая французская из всех французских актрис: роковая внешность, загадочная улыбка. И, конечно, она поет.

Интересно, что молодая актриса, выходившая на сцену с раннего детства, первую роль сыграла в эпизоде сериала «Горец» — то есть к международной карьере была расположена с самого начала. И английским владела лучше многих сверстниц, что было немаловажно. Еще до роли героической куртизанки в «Долгой помолвке» Жан-Пьера Жене Котийяр успела сняться у самого Тима Бертона в лирической «Крупной рыбе», а несколько лет спустя угодила к Ридли Скотту в франкофильский винодельческий блокбастер «Хороший год». Потом вдруг оказалось, что она — идеальная роковая женщина, пришедшая будто из прекрасного прошлого, из полузабытых «нуаров»: в «Джонни Д.» Майкла Манна и «Начале» Кристофера Нолана она предстала именно такой, желанной и в то же время недостижимой. Не актриса, а воплощенный миф: «Полночь в Париже» Вуди Аллена и «Темный рыцарь: Возрождение легенды» Нолана это только подтвердили. В этом же качестве ее взял на главную роль в своей «Роковой страсти» Джеймс Грей: женщина-греза, загадка во плоти. А сама она, тоскуя о ролях живых, плотских, далеких от стилизаций и жанровой игры, опять сразила всех наповал, сыграв инвалидку в щемящей драме Жака Одиара «Ржавчина и кость». Драме, кстати, чисто французской.

Леа Сейду

Любимая внучка президента кинокомпании Pathé Жерома Сейду и внучатая племянница президента киноконцерна Gaumont Николя Сейду, она родилась в рубашке. Впрочем, сама Леа многократно утверждала, что семейными связями не воспользовалась ни разу. И вправду, даже без их учета она — талант и красавица, добившаяся к своим двадцати восьми большего, чем почти любая другая актриса успела бы за всю жизнь. Начав как звезда тинейджерского кино, она стремительно повзрослела. Уже после «Прекрасной смоковницы» Кристофа Оноре о ней заговорили как о многообещающем даровании. Сейду взяла решительный курс на провокационное и экспериментальное кино, отдавшись таким режиссерам, как воинствующая феминистка Катрин Брейя («Тайная любовница») и радикал Бертран Бонелло («На войне»). Последствия не заставили себя ждать: молодую свободомыслящую актрису, которую не смущали самые рискованные сцены и ракурсы, стали звать авторы со всего мира. Австрийская интеллектуалка Джессика Хауснер — в жесткую притчу о религиозном просветлении «Лурд», американец Квентин Тарантино — в развеселых и кровавых «Бесславных ублюдков», чилиец Рауль Руис — в задумчивый кинороман «Лиссабонские тайны», космополит Вуди Аллен — в элегическую «Полночь в Париже». И если у англичанина сэра Ридли Скотта она играет роль неприступной королевы в «Робин Гуде», то у своего соотечественника Бенуа Жако в «Прощай, моя королева» столь же естественно перевоплощается в камеристку монаршей особы.

Имя ей — парадокс: Леа снимается в самых рискованных сценах — и при этом болезненно застенчива.

Леа Сейду — воплощение свободы в чисто французском духе: сперва она играет немыслимо сложную роль в скандально известной лесбийской драме Абделатифа Кешиша «Жизнь Адель», получая за нее (с актрисами такого раньше не бывало, приз-то режиссерский) «Золотую пальмовую ветвь», а потом устраивает скандал, обвиняя прославившего ее режиссера в манипуляции и едва ли не насилии. Но ей прощается и не такое. Недаром **в новейшей экранизации самой любимой французской сказки «Красавица и чудовище» на главную роль — девушки с говорящим, не нуждающимся в переводе именем Belle, — выбрали именно ее. **