Ирина Горбачева: «Успех «Чик» можно было предсказать. И нужно было бы постараться, чтобы все испортить».

В прошлый раз мы разговаривали, когда ты уезжала на съемки «Чик». Как ты сама оцениваешь эту работу? Что у тебя получилось, а что — нет?

Знаешь, это был настолько нереальный проект по всем фронтам, что он меня прямо-таки перезагрузил, снял с меня розовые очки по отношению к профессии. Получилось почти все, что мы задумывали. А вот не получилось — держать себя в руках!

В смысле?

Я не могу похвастаться самообладанием. Когда происходили факапы, казалось, что как взрослый человек ты можешь все спокойно разрулить. Ни фига подобного! В какой-то момент из меня полезло все, что было спрятано глубоко внутри: несдержанность, амбициозность, повышенные требования к людям. Иногда я говорила себе: «Ира, ты кто такая? Что ты о себе возомнила? Почему считаешь, что имеешь право так разговаривать с людьми?» Поэтому у меня все время была работа над собой. Мы называем эту работу чистилищем. Каждый из нас прошел его. Все зашли в проект одними людьми, а вышли из него — другими.

Мы решили расспросить вашу четверку о том, какими вы видите друг друга. Расскажешь?

Интересно потом будет почитать, кто что сказал! (Интервью со всеми актрисами можно прочитать здесь — а заодно и узнать, кто что сказал). Но я думаю, что все скажут, что похожи на героинь. Варя такая... «Ээээхх!..» Русская баба, с матерком, юморком и хохотом, но ее главная черта — наивность. В героине Ирины Носовой есть и Иркина разговорчивость, шутливость, скорость речи, да не только речи, вообще ее скоростной режим в плане восприятия и обработки информации. Она такая острая, цепкая, все видит и слышит. Она может разрулить любую ситуацию как дипломат, но при этом не на лидерских началах: «Я сбоку, но все вижу». Алена Михайлова... Знаешь, ее Марина, несмотря на свою внешнюю блондинистость, внутренне очень жесткий человек. В той Алене, которую я знаю, тоже есть дуальность, когда внешне человек один, но внутренне может быть другим. Она не даст себя в обиду, она с характером и позицией. Эдик, конечно, хитро сделал. Вроде бы на экране мы, но одновременно и не мы. Все качества гипертрофированы. Это прикольно. Для меня это первый опыт работы с материалом, который настолько мне близок.

Как думаешь, что девочки про тебя скажут?

Наверное, что Ира классная и добрая.

И все?

Я лучше прочитаю, что они скажут. Но мы действительно друг друга полюбили, в определенный период времени стали единым организмом. Я думаю, что лучший показатель — это то, что у нас на четверых был один вагончик на съемках. Четыре актрисы в одном вагончике не убили друг друга!

Ты рассказывала, сколько лет вы добивались того, чтобы воплотить сериал в жизнь...

Ну, к самим съемкам мы шли года полтора-два.

И вас много раз отфутболивали. Как ты себе объясняла, почему не бросаешь проект?

Мне просто казалось, что это нельзя бросить. Вот представь, что тебе в руки попало золото и ты ходишь к разным людям и говоришь: «У меня есть золото!» Люди этого не видят, и ты искренне не понимаешь, почему. Мне говорили: «Вы же должны домохозяек привлечь, а какая домохозяйка будет смотреть про проституток?!» Я просто удивлялась недальновидности людей, которые не разглядели этот материал. More.tv — единственная платформа, которая разглядела и сказала: «Да, ребята, мы возьмемся». Но мне кажется, что и они не до конца понимали, куда входят и кому дают возможность снять сериал.

Не удивлюсь, если после успеха проекта появились люди, которые стали говорить: «Мы знали сразу: у вас все получится!»

Я лично с этим не столкнулась, но слухи до меня доходили. Когда проект выстреливает, приятно разделить успех. Думаю, что многие захотели к нему прикоснуться — даже те, кого изначально рядом не стояло на этапе продакшена, постпродакшена и постпостпродакшена. Что ж, это их история. Меня это все скорее умиляло и, опять же, помогло избавиться от розовых очков. И я не буду кричать: «Неправда! Не прикасайтесь!» «Чик» хватит на всех.

Для меня был совершенно диким момент, когда после выхода сериала его хотели проверить, цитирую, на «пропаганду ЛГБТ и феминизма». Во-первых, я не понимаю, почему пропаганда феминизма — это плохо. Во-вторых, как можно было расценить ту невинную сцену с мальчиком как пропаганду ЛГБТ?

Для меня само слово «пропаганда» — ужасное, оно меня раздражает. Реально, мы как в советские годы сидим на лавке: «А вот эти пропагандируют…» Я даже не хочу это слушать, смотреть и дискутировать на эту тему. Люди, которые используют подобные термины, застряли в каких-то далеких годах, им нечем заняться.

Да, но сейчас кажется, что гриф «18+» поставили даже на книги по детскому сексуальному воспитанию, и полно разных запретительных законов. Тебе не кажется, что в современном глобальном мире подобные меры просто бессмысленны?

Мне в принципе кажется, что нет ничего хуже запретов. Это уже доказали куча специалистов и ученых. Запрет порождает тягу к тому, что запрещено. Так было еще во времена Адама и Евы: нельзя есть яблоко? А мы хотим! Это же человеческая сущность — нарушить, узнать, почему нельзя. Когда ребенок тянется к чему-то, говорят «не надо», но, пока он сам не обожжется, не почувствует, не упадет и не ударится лбом, он в это не поверит. Конечно, должны быть родители, которые расскажут о последствиях. Если ты сделаешь так, то может случиться это… Но все же каждый из нас — это многогранная личность, так что давайте делать выбор самостоятельно. В том числе это разговор и о том, насколько родители на связи с детьми, насколько их любят, насколько доверяют, сколько времени проводят с ними. Легко поставить запрет и сказать: тут кричи, тут не ходи, это не трогай, здесь не смотри, с этим не играй. Это про то, как поставить клетку вокруг ребенка, сделать его удобным и впихивать моральные ценности.

Что-то ты стала про детей много рассуждать. Задумываешься над этим?

Я думаю о детях — о том, как их воспитывают, кто что делает, — довольно давно. Меня воспитание детей стало интересовать лет в 28, а сейчас мне 32, то есть четыре года я наблюдаю, смотрю за родителями, кто в каком возрасте рожает, кто что делает. Лично мне кажется, что 32–34 — это лучший возраст для материнства, потому что ты уже более или менее знаешь себя, вы с партнером как-то договорились, все ваши тараканы и амбиции вылезли, и вы способны заниматься тем, чтобы ребенка раскрыть. Мне очень нравится, что сейчас люди стали подходить к рождению детей осознанно!

Ох уж это модное слово — осознанность!

Пусть модное, но зато люди действительно к этому готовятся, изучают вопрос, не относятся к этому бездумно.

Не боишься перерыва в карьере, который, скорее всего, придется сделать?

Нет! У меня есть подруги, которые, несмотря на хорошие предложения по работе, сделали такой перерыв. Когда я с ними говорю, понимаю, что хочу так же. Уйти на полтора или два года, чтобы заниматься ребенком. Потому это такое хрупкое время, когда ребенок начинает познавать мир и ему очень важна мама рядом. Я представляю это себе как закладывание фундамента. Чтобы потом не было такого, что ты, как прораб, приезжаешь на стройку и удивляешься: а что это тут без тебя понастроили?

У тебя нет страха потерять себя в материнстве?

Что ты имеешь в виду?

Получается, ты начнешь жить жизнью другого человека.

Зависит от угла восприятия. Можно думать, что дети — это счастье, а можно думать: «Они высасывают из меня молодость, энергию и время». Так и хочется сказать: наработайся, нагуляйся, напроявляй себя. Мне кажется, когда ты готова, ты не рассуждаешь по поводу того, что будет: потеряю я себя или не потеряю. Я считаю, что себя в родительстве можно только приобретать, только узнавать, только раскрепощать и познавать, какой ты.

Хорошо, Ира, давай договоримся: когда ты родишь, я возьму у тебя интервью и мы проверим, останешься ли ты такой же осознанной!

Думаешь, что я начну жаловаться: «Ох уж эти дети, покоя не дают»?

Кто знает…

Хорошо, договорились! Проверим через несколько лет!