Бьюти-икона: Людмила Гурченко

«Она никогда не проводила за своим туалетным столиком более получаса», – говорит Сергей Сенин, последний муж Гурченко. Он ведет меня по их квартире, где они жили вместе, где актрисы не стало. Сергей Михайлович превратил ее в музей. Эта квартира близ Патриарших теперь открыта для всех. Гурченко – актриса, женщина, певица, легенда – точно ­заслужила музей.

За несколько лет до смерти Гурчен­ко пригласила в эту квартиру Филиппа Власова, известного стилиста. Предстояла большая съемка для глянцевого журнала. Филипп был поражен: «Я увидел сгорбленную старуху в тапочках, с тремя волосинками на голове. Она плохо ходила, в депрессии... В жизни не узнал бы, если бы шел мимо нее такой на улице. Людмила Марковна пригласила меня к себе домой и решила показаться такой, какая есть».

Великая актриса, звезда с полу­вековым стажем – и вот так, старуха в тапочках. Не знаю, кто еще из женщин на такое способен.

Ну а потом случилось чудо. Обыкновенное чудо. «Она совершенно преображается, когда начинает работать, – продолжает Власов. – Нарисовано лицо, загораются глаза, распрямляется спина... И становится такой, как на киноэкране». Да, все мы видели следы ее пластических операций, не самых – будем честны – удачных. Мне рассказывали, что она спала фактически с открытыми глазами – веки не смыкались.

Гурченко, как уверяют, стала при­бегать к помощи хирургов еще в сере­дине 1970-х. Ей уже под сорок, а ря­дом – молодой муж, пятый по счету, музыкант Константин Купервейс. Они не были расписаны, но прожили вместе 18 лет. Кстати, Константина эти метаморфозы, как говорят, как раз не слишком радовали. Но коготок увяз – всей птичке пропасть. Потом актриса не могла «слезть с иглы», обычная история. Но у Гурченко была особая профессия: она работала звездой. И жила по очень жесткому кодексу. Однажды буквально обрушилась с руганью на фотографа Екатерину Рождественскую: «Зачем ты обнародовала свой возраст? Какого хрена? Ты что, не женщина? Женщина должна быть загадкой! А какая в тебе загадка? Ты вывалила все сразу – и что? Один и тот же муж, трое детей и непридуманный год рождения – и что в тебе осталось интересного? Публичный человек живет двумя жизнями! Обязательно! Той, что напоказ, и той, что за кадром».

По такому же кодексу жила и живет другая моя великая героиня, Алла Пугачева. Не все помнят, что в клипе «Примадонна» 1997 года снялась Людмила Гурченко. И песня была ­посвящена ей.

Словно раненая птица

С опереньем золотым,

На помост выйдешь ты...

Близких друзей у нее не было. Да, вокруг всегда люди, все ее любят, все что-то дарят: она собирала цветное стекло, например. Но близких нет. «Такие люди, как Люся, обречены на одиночество, – говорит Сенин. – Как человек талантливый, она одинока, потому что иначе она была бы не она». <br/ > Хотя нет, друзья были. Но особые. Которых Гурченко делала себе сама. Ее платья. Она разговаривала с ними, как с живыми. Мало кто знает, что ­Гурченко была великая мастерица. Тут, конечно, сказались нищее детство и бедная юность, но Гурченко продолжала делать платья и тогда, когда уже стала звездой, когда денег было полно. Она просто была уверена: только сама может сделать для себя достойный наряд. Одна из ее подруг вспоминала, как в 1960-е годы Люся «маскировала отечественные наряды под заграничные»: покупала в магазине два одинаковых платья и шила из них одно, но шикарное. Вся ее квартира была завалена бисером, лоскутками, перьями, черт знает чем. Из этого сора она делала свою стихию. Сенин вспоминает, что, когда они ездили за границу, Гурченко никогда не бросалась в магазины косметики. «Она всегда искала ткани. Она говорила: «Тут я сделаю это, это я вставлю сюда, это здесь перешью...» Дома была машинка, но она – только руками. Свое последнее платье она делала год! Эти бисеринки я до сих пор нахожу в каких-то углах. Она это никак не афишировала, это было естественным образом ее жизни. А как она в Канны приехала с Михалковым и ­Кончаловским! На ней было платье, все собранное на иголочках. Она придумала его сама и утром – тык-тык-тык – сделала платье. Когда она вечером вернулась в свой номер, платье просто рухнуло». <br/ > Сама Гурченко писала в своих мемуарах (кстати, почитайте, блес­тяще написано): «Сидишь, крутишь, вертишь, выходишь – все ахают! Где купила? Да так, говорю, случайно до­сталось, заморское... И все верили». <br/ > Творить, озорничать и врать, пус­кать сверкающую пыль в глаза – вот он, кодекс Гурченко с юности. Харьковская девчонка, тощая, болезненная; девчонка, которая первый гонорар получила в конце войны в поезде, когда на весь вагон пела «Синий платочек» и «Чубчик кучерявый» – и весь вагон собрал ей деньги; девчонка, которая восхищалась черно-белой богиней Марлен Дитрих на экране и пыталась скопировать такой же поворот головы, – эта девчонка сама стала богиней. Оставаясь всегда солнечной дурехой, которая самозабвенно играет на аккордеоне для соседей по двору. А рядом своей Лёлечкой любуется папа, Марк ­Гаврилович.

А косметика? Увы, равнодушна. Может, виной тому первый и кошмарный эксперимент. Приехав в Москву поступать в театральный, Люся познакомилась с парнем-абитуриентом. Тот пригласил на свидание. Люся ­подготовилась: купила в арбатской ­галантерее жидкие румяна, прямо в подворотне нанесла на щеки. Явилась. Парень отшатнулся и быстро ушел под невнятным предлогом. Уже ночью, в общаге, Люся посмотрела на себя в зеркало. Лицо было в жутких малиновых пятнах. Спасибо румянам.

Она и гримерам потом не слишком доверяла, только избранным.

В 1970-е годы все вдруг открыли для себя новую Гурченко. Боже! Мы-то думали – она только петь и скакать, а она, оказывается, прекрасная драматическая актриса! Первым таким фильмом стал «Старые стены» 1973 года. Потом «Двадцать дней без войны», где она навсегда подружилась с мудрым и добрым Юрием Никулиным. А потом – катастрофа. Никита Михалков специально под нее писал роль генеральши в своей «Не­оконченной пьесе», Гурченко мечтала там сниматься. В этот момент шли съемки фильма «Мама», где она играла веселую Козу. Кстати, прозвище Коза в киношных кругах прилипнет к ней навечно. Тот же Михалков называл ее Козой, но – ласково, исключительно любя. Так вот в разгар съемок, во время перерыва, ее схватил клоун Олег Попов и стал кружить. Не удержался, уронил и грохнулся сверху сам. Гурченко была очень хрупкой. В результате – ­перелом ноги. Сниматься у Михалкова она уже не могла. Но ужас был в том, что и «Маму» надо было как-то доделывать: график, сроки! Гурченко не капризничала: буду, мол, сниматься в гипсе. Придумали выход. Ее окружили детьми-козлятами, которые закрывали гипс. А уж актриса извивалась перед камерой вовсю, разве что не прыгала. Зрители ничего не заметили.

Спустя два года Михалков таки добьется своего и снимет Гурченко в фильме «Пять вечеров». Это шедевр, сделанный буквально на коленке, сшитый, как те самые платья Гурченко, из лоскутков и бисера. Вкратце история такая. Михалков делал свой долгий и дорогой проект «Несколько дней из жизни Обломова». Случился простой, заминка, а режиссер-пассионарий никак не хотел дать своей группе расслабиться. Взял драму Володина «Пять вечеров», скомандовал: «Снимаем!» За двадцать дней – рекорд! – была сде­лана щемящая история о любви, обмане, разлуке. Может быть, лучшая драматическая роль Людмилы Гурченко.

...Она иногда говорила, что ее лицо – «мечта гримера», потому что с ним можно делать что угодно, превратить ее в кого хочешь. Такова же ее актерская пластика: в руках мастера вроде Михалкова или Алексея Германа эта «коза» превращалась в несчастную тетку, глядя на которую рыдало ­полстраны. <br/ > Но ее вечной мечтой и болью было большое музыкальное кино. Которого в нашей стране практически не существовало как жанра. Да, случались милые мюзиклы вроде «Небесных ласточек», но как редко прилетали даже эти «ласточки». «Она должна была петь в Голливуде, – говорит Сенин. – Но родилась в этой стране». Нет, Гурченко никогда не думала уехать отсюда, вот уж была патриотка – будь здоров! Не снимают мюзиклы – так она будет ездить с концертами, выступать, сама сочинять песни. «Люся была уникальна, – объясняет Сенин. – Она не знала ноты, но у нее был особый слух – гармонический. Она могла найти именно тот аккорд, который ей был нужен. Лучшие музыканты сидели у нас дома, подбирали аккорды, а она говорила: «Нет, нет, еще!» И вдруг сама садилась и своими руками брала нужный аккорд. Это была просто фантастика, музыканты изумлялись». <br/ > Иногда ей приходила в голову мелодия. Она тут же требовала от Сенина: «Запиши, а то забуду!» Он записывал ее на телефон. Сама Гурченко была восхитительно старомодна: свой мобильный у нее появился только в 2010 году, незадолго до смерти. А 28 марта 2011 года муж научил ее входить в интернет. Объяснил, как пользоваться «Яндексом». Когда он вернулся – увидел, что ноутбук захлопнут, а Люся с ­мрачным лицом. Конечно же, первое, что она набрала в поисковике, – Людмила ­Гурченко. Начала читать, ужаснулась. Захлопнула. А через два дня ее не стало.

...Она иногда говорила, что ее лицо – «мечта гримера», потому что с ним можно делать что угодно, превратить ее в кого хочешь.

Когда худсовет «Мосфильма» посмотрел уже готовые эпизоды «Карнавальной ночи», прозвучал вердикт: «Очень скучное кино». Фильм могли бы совсем закрыть, но за молодого Эльдара Рязанова вступился мэтр Иван Пырьев. Короче, досняли. Фильм вышел в прокат 28 декабря 1956 года и вовсе не на первых экранах. Чиновники полагали, что этот «балаган» провалится. И жестоко ошиблись. Триумф был колоссальный. А главной триумфаторшей была, конечно, кудрявая студентка Люся Гурченко. Кстати, свои волосы у нее темные, актрису осветлили для съемок. И «пять минут» с того момента растянулись на полвека. Люся стала иконой стиля. Девушки бросились делать такую же завивку, шить из старых воротников такие же муфточки, а главное – добиваться такой же талии.

Талия Гурченко – самая легендар­ная талия нашего кино. Ветераны «Мосфильма» рассказывали мне, что актриса сохранила ее до глубокой старости: могла легко натянуть платья своей юности. Диеты? Питание? Спорт? Глупости, ничего такого. Природный дар. Плюс, конечно, вечное движение.

После «Карнавальной ночи» два­дцатилетнюю Люсю обожает вся страна. Выступления, встречи, поездки. Ох, как ликовал Марк Гаврилович: «А шо я вам говорил?»

...У этой ясноглазой студентки с нежными щечками впереди много чего: проблемы с КГБ из-за отказа стучать на своих, десять лет «забвения», измены и пьянство мужей, сложные отношения с дочерью – большая трудная шумная жизнь. Но сейчас она ничего этого не знает, она, двадцатилетняя смеющаяся звезда, выходит на сцену, к зрителям. В своей книге она пишет, что чувствовала в один из таких вечеров: «Так мне хотелось вечно жить, вечно петь, вечно любить, вечно быть красивой, обнять весь мир, любить людей, всем все простить, плакать от востор­га и неосознанного счастья, делать ошиб­ки и спотыкаться».