В 12 я дико, запоем красилась. О, тени Ruby Rose в пластиковом сундучке! Я буду помнить всегда вашу бодрую, мондриановскую синь. Сколько слоев этого постсоветского великолепия впитали мои веки – не сосчитать. Едва ли я была похожа при этом на Лолиту. Разве что на Лолиту Милявскую.
Приблизительно тогда же я освоила бабушкины бигуди. Бигуди делились на две группы: стальные «чехлы», на которые, собственно, накручивались пряди, и «пули», которые в эти чехлы вставлялись. Пули надо было греть на плите – когда вода закипала, они начинали свистеть и клокотать. Засовывать пули в чехлы так, чтобы не обжечь пальцы, я научилась не сразу. Да и уши систематически опалялись бабушкиными бигуди – пока я не приноровилась заворачивать их в бумажные салфетки. С огромными белыми ушами я была похожа на хоббита и слоненка Дамбо одновременно.
Эра бигуди завершилась с открытием парикмахерских «для пенсионеров». Дешевых салончиков, где можно было сделать «укладку» за символические деньги. У меня в те времена, уже студенческие, но еще не рабочие, только такие и водились. Больше не надо было вставать в 6 утра, тратить бабушкино время, жечь пальцы и уши. Я шла в бюджетную цирюльню рядом с домом и отдавалась лихой тетке с малиновым маникюром. Самым быстрым вариантом был начес – он давал заветный прикорневой объем. Волосы бесчеловечно драли у корней металлической расческой с тонкими зубчиками, цементировали лаком – и вуаля, «пугачевская» голова готова. Моя собственная голова от природы не маленькая – еще и с начесом она явно не дружила с кукольным телом (мой рост – 159 см). Но всех, кто решался намекнуть мне на диспропорции, я лишь тихо презирала.
В 13 мой подбородок обсыпало прыщами как летнее небо звездами. В отличие от звезд, это было гадское зрелище. Я жгла прыщи салициловым спиртом, терла бадягой и, конечно, щедро замазывала тональным кремом. Эта эпопея продолжалась несколько лет. Аккурат в день выпускного вечера в школе после очередной салициловой атаки кожа на подбородке повисла клочьями, как борода. Я была похожа на Кончиту Вурст и рыдала басом (о том, как я все же вылечила прыщи, я писала здесь).
В 14 я начала красить волосы. В черный, как у Северуса Снейпа (ни одного Гарри Поттера это не околдовало). В красный, как у коня на картине Петрова-Водкина ("Купание красного меня", — говорил мой папа, когда я отправлялась в душ). И даже в вангоговский желтый. Со стрижками обошлось, хотя дреды Децла долго бередили мне сердце. В начале нулевых было сложно представить что-то более модное и, главное, дерзкое, чем эти шерстяные сосиски из волос.
15-летие я отпраздновала с нарощенными ногтями. Мои крошечные пальчики и мощные лопаты длиной в семь сантиметров были друг другу бесконечно чужими, но едва ли кто-то мог меня в этом убедить. Акрил, гель, и даже пластик с клеем – я попробовала все. Особенно мне нравилось курить, зажимая сигарету между двух свежепристегнутых красных ногтей. Фам фаталь!
В 16 я проколола пупок. За $40 в салоне на Старом Арбате. После уроков. Через неделю душевных метаний и орошения пупка хлоргексидином Наташа Ростова бальной туфлей дала по носу Аврил Лавин. Я-отличница победила я-разбойницу.
Пирсинг был снят. Но Аврил не ушла в нокаут – чуть позже я сделала брови как у нее. Блеклые нитки толщиной с гитарную струну. Сказать, что мой не то чтобы ахматовский, но все же внушительный нос воцарился на лице — это не сказать ничего. Я вся превратилась в этот малосексуальный орган. Брови отрастали месяца три. За три месяца вопросов "А что ты сделала с бровями?.." у меня выработался нервный тик от стыдливой улыбки.
Но все эти метаморфозы меркли по сравнению с главным делом моей юношеской жизни — похудением (я писала о нем здесь, здесь, здесь и здесь. Все свои пухлости я люто ненавидела. И жгла жировое депо как могла — сидела на диетах, потела в зале, корчилась на массажном столе. Но похудательные костерки не разгорались как следует. Стоило им набрать силу, как я сдавалась, – и из пожарного брандспойта хлестали мороженое, алкоголь, спагетти. Я объедалась до счастливого забытья – и следующей диеты.
А все потому, что главным юношеским преступлением была моя не любовь к себе. Не могу сказать, что к 30 годам я окончательно ее поборола – но по крайней мере, она больше не стоит мне опаленных ушей, шелушащейся кожи и проблем с желудком. Уже прогресс, правда?
Фото: архив allure