Блог главного редактора: почему толстушки сексуальны

В детстве у меня была подружка Клава. Моя мама читала Шопенгауэра, Клавина слушала Михаила Шуфутинского. Но если в переносном смысле нас разделял космос, то в прямом – дачный забор. Это определяло регулярность встреч и силу привязанности.

Клава часто приходила ко мне в гости (я к ней — почти никогда). После наших игр, поздно вечером, она одна шла домой, ныряя в дачную темноту. Я боялась этой темноты, боялась шорохов в кустах, зловещей луны и невидимых в траве жуков. А Клава не боялась. Ни темноты, ни игр в казаков-разбойников на заброшенной стройке, ни поздних гулянок, ничего. Она была взрослая лет с пяти.

И с этого же возраста – толстая. Не складчатая, но равномерно квадратная, сбитая и крепкая. Я весила килограммов на десять меньше, но при этом страшно страдала из-за своей полноты. Клавин аппетит укреплял нашу дружбу. Я постыдно радовалась ее габаритам. На ее фоне я казалась Дюймовочкой.

Переживала ли Клава из-за своего веса? Как и большинство толстых — для виду. Но в глубине души - ничуть. Она запивала белый батон газировкой "Буратино". Я до сих пор помню белые крошки на ее веснушчатом лице. И ни намека на рефлексию. Сплошной экстаз. В отличие от меня Клава не заедала несчастные любови, не пряталась за едой от мира, не искала в ней высших смыслов. Она просто любила пожрать. И в этой простоте была внутренняя сила и крестьянское здоровье. А главное — умение быть счастливой сейчас. Полное довольство текущим моментом. То, к чему я была не способна все детство и юность.

Позже по жизни я часто замечала, что все привлекательные толстушки – гедонистки. В своем гедонизме они естественны как дети. Все они делают запоем, широкими мазками. Если есть – то много, пить - жадно, петь – громко... Хохочут так, что видны гланды. И эта их влюбленность в жизнь, их счастливые вибрации (от еды в том числе) не просто привлекательны, но сексуальны. Как сексуальна любая позитивная энергия.

При своем весе Клава была такой крепкой и подвижной, что я со свистом проигрывала ей во всем – от прыгалок в резиночку до вышибал. Никакой одутловатости и рыхлости – просто заяц из рекламы energizer. Ее полнота была не болезненной, а именно такой, про которую говорят "такая конституция".

Счастливая, она громко хохотала, морща веснушчатый нос. А несчастной я ее не видела. От любых неудач она отряхивалась как от пыли. И в этом тоже была типичной красавицей-толстушкой. Шкала страдания у них короче, чем у жертв диетической войны. Их иммунная система блокирует саморазрушение. Клаву нельзя было обидеть, Клаву можно было разозлить. И тогда в обидчика хлестал бодрый, без изысков мат.

Хотя, конечно, у нее были свои кнопки слезопускания. Главной было материнское пьянство. Плакала Клава редко, но мощно, взахлеб и так искренне, что я ревела вместе с ней. Это были слезы не томные, страдальческие, а бодрые и очистительные – как клизма. Три минуты – и она уже утирает их рукой и громко сморкается. В глубине души, наверное, она была ранимой, но – как и большинство полных девушек – держала свою ранимость под контролем. Все душевные места, куда ее могли пнуть, защищали прочные доспехи. Если ты не вписываешься в общепринятые нормы, тебя всегда будут обсуждать, шуршать за твоей спиной, задевать, словесно пакостить. Но если реагировать на каждый фекальный брызг, то задохнешься. Нужны фильтры. У Клавы они были и работали без перебоев.

Как и многие девушки в теле, повзрослевшая Клава была чувственной и любила секс. Еда и секс – удовольствия одной группы. Одинаковая жадность на старте и сытость в финале. Основные инстинкты. Но Клава не удовлетворяла свои инстинкты там и тут. И хотя девушки, которые любят секс, всегда нравятся мужчинам, ее они побаивались, как всегда боятся норовистых и разборчивых. Свою первую неудачную влюбленность Клава пережила как зубную боль – вырвала с корнем источник воспаления и зажила дальше.

<p align="justify">Скоро после этого мы продали дачу и наша дружба оборвалась. Но спустя много лет я случайно встретила ее на улице – румяную, цветущую, все такую же квадратно-крепкую, с двумя маленькими мальчишками, такими же щекастыми и улыбчивыми, как она сама. Она счастливо вышла замуж и директорствовала в каком-то крупном магазине. К слову — среди дородных дам мне всегда встречалось больше начальниц, чем среди худосочных. В широте их плеч и мощности груди есть что-то, перед чем слегка пасуешь, чему невольно покоряешься, чувствуя себя то ли провинившимся студентом, то ли ребенком, которому хочется прижаться к маме. По крайней мере, в Клаве – и маленькой, и взрослой – была эта гипнотическая мощь. Возможно, еще и потому, что она никогда не была желеобразной, ее тело было толстым, но упругим. И осталось таким годы спустя. <br/ > Пока мы разговаривали, у нее несколько раз звонил телефон – и она хохотала в трубку, точь-в-точь как в детстве морща нос. А я думала о том, что крошки от хлеба не испортят это лицо и годы спустя. Лицо, кстати, было ухоженным, без единой морщины – как будто ей по-прежнему тринадцать. Бесспорное преимущество ее весовой категории. <br/ > На прощание она поцеловала меня смачным поцелуем, сдавила в объятиях и бодрым шагом двинулась к своей машине. Я провожала глазами ее большую скачущую попу и думала – могла бы я быть счастливой с таким задом? Нет. Но не потому, что зад слишком велик. А потому что моя любовь к себе слишком мала. <br/ > Была бы Клава счастливее, стань она худышкой? Нет. Она была бы точно такой же счастливой, как теперь, с весом почти в центнер. Потому что ее любовь к себе не зависит от цифры на весах. Она внутри, в недосягаемой для внешних обстоятельств глубине. Вписана в ее генетический код. В этой любви – вся ее сила, здоровье, весь жизненный сок. Она горит ярким пламенем, согревая Клаву и всех вокруг. Освещает ей жизнь, наполняет каждый день красками. И вкусами, конечно – еды, которая всегда будет для нее союзником, а не врагом. И пусть те, кто думает иначе, подавятся голодной слюной. </p>

Фото: Кадр из фильма, рекламная кампания