Мне 28 лет. 16 из них я занималась неумолимым улучшайзингом. Карабкалась, как бешеный хомяк, по горе самосовершенствования. Два метра вверх, три метра вниз. Гонка без финишной черты. В 12 я дико, запоем красилась. О, тени Ruby Rose в пластиковом сундучке! Я буду помнить всегда вашу бодрую, мондриановскую синь. Сколько слоев этого постсоветского великолепия впитали мои веки – не сосчитать. Едва ли я была похожа при этом на Лолиту. Разве что на Лолиту Милявскую. Густо накрашенное лицо прилагалось к юному телу — сдобному, как булочка с изюмом. На теле властвовала грудь, скобками круглели бедра, но все эти ресурсы были совершенно не востребованы. Тело было детским, робким и бездарным во всем, что касалось соблазна. Любая попытка томного поворота заканчивалась вхождением в мебельный угол. А властный шаг на каблуках ("Пошла теперь одна, пошла!") — судорогами в икрах.
В 14 я начала красить волосы. В черный, как у Северуса Снейпа (ни одного Гарри Поттера это не околдовало). В красный, как у коня на картине Петрова-Водкина ("Купание красного меня", — говорил мой папа, когда я отправлялась в душ). И даже в вангоговский желтый. Со стрижками обошлось, хотя дреды Децла долго бередили мне сердце. В начале нулевых было сложно представить что-то более модное и, главное, дерзкое, чем эти шерстяные сосиски из волос. В 16 я проколола пупок. За $40 в салоне на Старом Арбате. После уроков. Через неделю душевных метаний и орошения пупка хлоргексидином Наташа Ростова бальной туфлей дала по носу Аврил Лавин. Я-отличница победила я-разбойницу.